Интервью Дмитрий Малахов, «Про бизнес» 19 апреля 2021

«Плохие» частники и фабричная идеология. Павел Данейко — о «болях» белорусской экономики

Что в нынешних условиях государство может сделать для белорусского бизнеса? Как бизнесу стимулировать экономику страны? В чем общие интересы частного и государственного секторов? И в чем Беларусь не уступает Японии и Швеции уже сегодня? Об этом и многом другом поговорили с управляющим группы компаний ИПМ, административным директором исследовательского центра BEROC Павлом Данейко.

— Многие аналитики и эксперты связывают развитие экономики Беларуси с дальнейшим ростом предприятий МСБ. Как вы видите дальнейшую поддержку этого сектора бизнеса?

— Если говорить только о предприятиях МСБ, тут достаточно большое пространство для стимуляции развития со стороны государства: начиная со снижения барьеров вхождения в бизнес и заканчивая различными системами поддержки — пакеты стимулов к экспорту, системы подготовки кадров и др. Но правильно ли говорить об улучшении экономики только за счет роста доли МСБ? У нас, часто говоря «МСБ», подразумевают «частный бизнес». Но частный бизнес — это и множество крупных компаний. Это около 60% ВВП, 57% экспорта и порядка 48% занятого населения (значительно больше, чем на предприятиях с госсобственностью).

И вот если говорить о частном бизнесе в целом, то одна из ключевых задач сегодня — это формирование отраслевых ассоциаций. И уже от имени этих ассоциаций — нормальный диалог с правительством. У нас пока с этим слабо.

Важно понимать: ассоциации не только лоббируют свои интересы, они позволяют снизить издержки для всех ее членов-участников и стимулируют рост продаж как на экспорт, так и на внутреннем рынке.

Пример: Если проводить исследование рынка — с опросами, хорошей выборкой, аналитикой и т.д., — то для единственной компании это окажется дорогим удовольствием. Но если это делает ассоциация для всех членов — затраты становятся несущественными, а эффективность — неоспоримой. Так поступают немецкие, китайские и южнокорейские ассоциации.

Второй момент: в ряде отраслей на первое место выходит квалификация специалистов. Поэтому нужен диалог между бизнесом и Министерством образования, чтобы готовили специалистов с нужной квалификацией. Мы иногда сталкиваемся с ситуацией, когда в вузах учат специалистов по методологиям, которые уже не применяются на рынке.

— Что мешает представителям бизнеса объединяться в ассоциации?

— Существует четкая корреляция между ВВП на душу населения и уровнем доверия между гражданами страны. В Беларуси до последнего времени этот уровень был очень низким. А доверие — это наша способность объединяться в группы для достижения своих индивидуальных целей. Дуглас Норт, нобелевский лауреат в области институциональной экономики, утверждал, что такие изменения в обществе часто происходят не мелкими шагами, а импульсами, взрывными моментами.

— На ваш взгляд, события последнего года как-то изменили степень доверия между белорусами?

— Да, возможно, эти события придадут обществу серьезный импульс. Мы уже видели, что совместные действия могут быть эффективны — для всех участников и для общества в целом.

Но открывшиеся двери еще не означают, что мы туда уже вошли.Поэтому первым шагом именно для бизнеса станет создание отраслевых ассоциаций. Сейчас особую актуальность приобретает способность бизнеса отстаивать свои интересы.

— Из отраслей чуть ли не самой перспективной в Беларуси считают ИТ-отрасль. Как вы оцениваете то, что сейчас происходит внутри нее и по отношению к ней?

— Желание взять айтишников «под контроль» — это яркий пример фабричной идеологии. У этой идеологии 3 признака:

1. У нее есть вершина развития — то, к чему стремится система, и правильный или неправильный вариант ее достижения. Тому же коммунизму — как примеру идеологии «построения рая» — противостояла другая идеология — либертарианская, и каждый считал свою правильной.

2. Фабричная идеология рассматривает человека как рациональное существо, но — часть машины, которая выполняет заложенную инструкцию. Культура, личные качества, вероисповедание, взгляды человека — не имеют значения.

Сегодня государство даже не предполагает, что люди могут принимать участие в решении каких-то вопросов. «Заводоуправление знает все».Поэтому в этой системе люди не обладают своим мнением, они имеют мнение директора фабрики.

3. Вера в то, что мы способны разобраться в любом вопросе. А это не так. Общество постоянно меняется. Возникают новые социальные процессы, и наши гипотезы о нынешнем состоянии общества или экономики — становятся прошлыми гипотезами. Даже когда мы устанавливаем закономерности — они быстро устаревают под влиянием скорости изменений в социуме.

Поэтому высказывания вроде «давайте возьмем айтишников под контроль» меня даже забавляют. Представьте себе, что в 1917 году для борьбы с революцией ликвидировали бы путиловский завод. ИТ-сектор — из другой эпохи, из информационного общества. И мы как страна либо идем в будущее, либо возвращаемся в фабричное прошлое. Сегодняшний конфликт — это противоречие между изменившимся объектом управления и системой, которая была создана для другого объекта. Если такое противоречие есть — нужно менять систему управления. Это актуально для любого бизнеса и общества в целом.

Именно поэтому так нужен диалог. Это не значит, что с ним ошибок не будет. Просто их количество будет ниже.

— Какое влияние оказывает менталитет белорусов на экономику? Вы писали: «Чтобы трансформировать белорусское общество, нужны 40 лет и два поколения». Что думаете сейчас?

— Мы идем по этому пути достаточно успешно. Есть такое исследование ценностей «Евробарометр». Согласно его результатам в возрастной группе населения до 31 года Беларусь имеет ценностную систему, которая максимально благоприятствует экономическому развитию. До 45 лет — значимо благоприятствует. До 60 — более-менее благоприятствует. То есть смена ценностных систем уже происходит, мы видим эту динамику, и выглядит все достаточно оптимистично.

— В таком случае как перейти к более эффективным экономическим моделям на уровне государства? Перестать доводить директорам предприятий планы продаж?

— Парадокс в том, что у нас нет даже планирования экономики в том смысле, как это делают во многих странах. Остались лишь инструменты от советской плановой системы, атавизмы тех времен. И они направлены даже не на экономику, а на контроль за государственным сектором экономики. Планирование экономики есть во Франции, например, или в Германии. Там, где есть ПЛАН РАЗВИТИЯ экономики и отраслевые концепции развития бизнесов. Вне зависимости от того, государственная компания или частная.

А у нас до сих пор считают, что частные компании — «плохие».А государственные — «хорошие». Частники почти всегда проиграют «госам» в суде, без вариантов. Поэтому у нас нет равенства прав собственности!

В 90-х годах это имело смысл. Но сейчас направленность на «госов» является тормозом, которая не позволяет получить возможную отраслевую динамику. Зато у нас есть концепция: надо спасать всех!

Методы управления экономикой — это управление отраслями. Какие отрасли стоит свернуть, а какие — нужно разворачивать? И что нам сделать, чтобы эффективно свернуть одни отрасли и развернуть — другие? У нас не задают этих важных и нужных вопросов.

— В таком случае какая у нас сейчас в стране экономика?

— Система управления нашей экономики все более и более неадекватна самой экономике. А разрыв в способах управления ее объектами и самими объектами — нарастает. Поэтому на вопрос, какая сейчас экономика в Беларуси, я отвечу: КАКАЯ ЕСТЬ!

— Какие шаги со стороны государства могут быть предприняты для улучшения ситуации?

— Еще раз скажу — выработать в первую очередь отраслевые стратегии развития экономики нашей страны.

Смотрите, что сейчас происходит в мире: производство многих вещей переносится из Китая в другие страны. Это связано с тремя причинами:

1. Ростом заработных плат и доходов в Китае. Например, в Китае есть программа, которая стимулирует закрытие швейных компаний, налажен перевод швейных производств в другие страны, в частности — Камбожду или Бангладеш.

2. Правительство реализует отраслевые политики. Экономика развивается тогда, когда развиваются отрасли с более высокой добавленной стоимостью, растет их доля в ВВП. Если взять шведскую экономику 50 лет назад, то это была экономика металлургов и судостроителей. Сейчас этих отраслей там практически нет.

3. Растет автоматизация и аддиктивность производств, внедряются новые технологии. Есть примеры швейных фабрик, где работают почти одни роботы. И значимость дешевой рабочей силы резко падает.

Рассмотрим на примере того же текстиля. Производство текстиля сохранилось в развитых странах по двум причинам: 1) Там производят ткань с высокой добавленной стоимостью. 2) Поменялось оборудование. Ткачиха на таком производстве — это практически оператор, программист где-то даже. Стоимость этой рабочей силы возросла, но стоимость ее в себестоимости продукции — упала, потому что производительность нового оборудования значительно выше, чем прежде.

А когда значение стоимости рабочей силы падает — на первый план выходит технологический и бизнес-потенциал компании.

То, что производство уходит из Китая и возвращается в Европу и США — это невероятный шанс для Беларуси. Мы уходим от массовых производств в сторону кастомизации продукции. И тогда скорость доставки и малые партии товаров становятся все важнее. Например, по нашим подсчетам на основе официальных данных, за прошлый год Беларусь нарастила поставки мебели в Европу на 10% (и это частные компании). При том что рынок мебели упал в той же Европе на 25%. А если брать частную швейную промышленность, то наши свадебные платья покупает вся Европа! Вот тут что может сделать государство: 1) Поддержать. 2) Не мешать.

— Одним из основных рынков потребления белорусской продукции до сих пор остается Россия. В условиях, когда инвестиционный имидж обеих стран на мировой арене снижается, какие шаги со стороны бизнеса вы считаете правильными?

— Для частного сектора все просто: вы уходите на новые рынки только тогда, когда прибыльность вашего основного рынка снижается либо когда расширение продаж на этом рынке невозможно.

Передвижение частного бизнеса с рынка России на другие уже началось.Это связано с тем, что рынок перестал быть таким привлекательным, как раньше. Роль государства здесь — снять максимальное количество барьеров для движения белорусской продукции (или услуг) на другие рынки. Мы маленькая страна, которая должна ориентироваться на максимальное количество больших рынков. Должны быть глобальная стратегия и отраслевые экспортно ориентированные стратегии. Их пишут на основе того «как будет». А у нас планирование на основе «как было вчера — так будет и завтра».

Для госкомпаний: нужна реструктуризация госсектора и смена мотивации топ-менеджмента. Если бы мы повысили эффективность госсектора по такому показателю, как «добавленная стоимость на одного сотрудника» до уровня аналогичного показателя частного сектора, то...

Это сразу дало бы до 40% роста ВВП!Вот вам прямой источник роста. Но чтобы запустить эти изменения, нужно изменить мотивацию директоров.

— Как именно изменить?

— В развитых экономиках фиксированная зарплата директора составляет гораздо меньше 50% в общем объеме. Директор должен получать деньги за результат — прибыль. А у нас на госпредприятиях результат — это выполнение плана. Но если нет ориентации на прибыль — нет и эффективности. Значит, мы искусственно замораживаем действия топ-менеджмента по повышению эффективности бизнеса. И это только один момент.

Второй момент: работники предприятия тоже должны быть мотивированы. Не просто хорошо работать, но и предлагать какие-то новые, эффективные решения на своем уровне. Но, чтобы внедрить рацпредложение рабочего, директор должен быть тоже заинтересован в результате, он должен быть замотивирован, ведь это ему отвечать за результат внедрения. Поэтому систему мотивации нужно вводить по всей вертикали, и начинать именно сверху.

Павел Данейко. Фото: Павел Поташников, probusiness.by

Третий момент: корпоративное управление. Оно позволяет распределить риски (и ответственность) между топ-менеджментом и оценивающим органом. В ряде случаев это также приносит быстрый рост эффективности. У нас на сайте есть концепция реструктуризации госсектора.

Я уверен, что реструктуризация госсектора — это вызов ближайшего времени, и он начнет реализовываться в стране. Потому что сейчас происходит смена директорского корпуса, и на эти места приходят люди другого поколения, с другой мотивацией и нужной квалификацией.

— Приватизация убыточных госпредприятий частным бизнесом может стать выходом? И за какими отраслями все же стоит сохранить контроль государства?

— В 90-е годы приватизация была больше идеологическим, чем экономическим инструментом. Сегодня она должна быть только инструментом экономической политики. Таким же, как и национализация. Скажем, многие авиакомпании в мире национализированы, и все это воспринимают нормально.

Поэтому выработка приватизационной политики должна опираться на концепцию развития экономики.

Например: мы опираемся в развитии экономики на собственный бизнес, как Корея, или все распродаем, как Венгрия? Если первый вариант — приватизация будет носить один характер. Привлечение инвестиций — тоже будет носить свой характер. И так далее. Здесь нужно учитывать массу факторов, включая международную политику.

При выборе любого из этих инструментов нужно максимально уйти от идеологии и рассматривать их как средство решения конкретных задач долгосрочной экономической политики.

Экономическая политика должна опираться на четкие отраслевые интересы. Если их нет — это просто «бла-бла-бла».В Беларуси за государством я бы оставил то, что связано с недрами — «Белкалий», например, это национальное достояние. Но мой ответ, скорее, идеологический. А на любой актив нужно смотреть все-таки с точки зрения эффективности и цифр, прагматично.

— Есть в нашей экономике вообще светлые стороны? Если да — то какие?

— Есть:

Качество нашего частного бизнеса
Система ценностей
Хорошие заделы для формирования и развития дальнейшего информационного (а не производственного) общества
У нас наработан потенциал для дальнейшего мощного рывка
Зародились отрасли, которые могут стать ведущими для белорусской экономики.

— 2 года назад вы писали: «По намерению развивать свое дело Беларусь входит в пятерку лидеров», приводя в пример опрос, где 46% белорусов хотели бы начать свой бизнес. Получается, что почти половина населения страны — это потенциальные бизнесмены?

— Нужно понимать, почему люди так отвечают на эти вопросы. Это, скорее, «Я бы хотел в принципе», то есть показатель того, что люди позитивно относятся к предпринимательству. Мы третьи в Европе по любви к частной собственности и рыночной экономике (после датчан и албанцев). А если брать категорию до 31 года — то первые в Европе. Это важно, потому что мы снова возвращаемся к идее изменившейся системы управления. Если в 90-е образ бизнесмена практически приравнивался к спекулянту, то сегодня бизнесмен — авторитет, особенно для молодых людей. Бизнесменам верят.

Аналогично «Евробарометру» есть исследование экономических ценностей по всему миру. Мы 15-е в мире по совокупности трех индексов: 1) Отношение к частной собственности и предпринимательству. 2) Поддерживаем мы или нет функции государства как перераспределителя доходов в обществе (и нужно ли помогать другим). 3) Мнение, на кого мы должны рассчитывать в первую очередь: на себя или на государство. По двум индексам (1 и 3) у нас хорошие показатели. Но пока еще многие считают, что перераспределением доходов должно управлять государство. И в целом это нормально. По такому подходу Беларусь ближе к группе, куда входят Швеция, Япония и Норвегия.

Американский экономист Майкл Портер однажды сказал: «Ты становишься сильнее конкурента, когда преодолеваешь барьеры». Отличие нашего частного бизнеса от Украины и России в том, что…

Наш бизнес развился не в альянсе с чиновниками, а вопреки им.Количество барьеров, которые мы преодолели по сравнению с соседями, намного больше. Поэтому я смотрю с оптимизмом на дальнейшее развитие белорусского бизнеса.